Открылся занавес – и взорам публики предстали древнерусские хоромы с персонажами в кокошниках и сарафанах. Режиссер рассчитал, что в этот момент многие в зрительном зале облегченно вздохнут и скажут: «Наконец-то Черняков бросил осовременивать сюжет и взялся за ум!». Но иллюзия долго не продержится:

перед нами свадьба нынешних Руслана и Людмилы, сделанная как костюмированная игра в сказку Пушкина. Богатые люди арендовали дворец, пошили нужные костюмы и, славя Перуна, развлекаются игрой в язычество.
Но это еще не все. Главное, что интрига с похищением к Черномору никакого отношения не имеет. Его на сцене вообще не будет. Все придумали Финн с Наиной, причем на спор: он утверждает, что любовь Руслана и Людмилы выдержит любое испытание, а она говорит, что любви нет в принципе и достаточно усложнить героям жизнь, чтобы инфантильные ребята изменили друг другу. А женщина достанется распальцованному отморозку Фарлафу (литовец Алмас Швилпа), сосущему пиво.

Людмилу похищают и отвозят в белоснежные апартаменты люкс, где неприятно находиться: там все стерильно как в больнице. Запертую героиню, покушающуюся на самоубийство, искушают вседозволенностью и доступностью наслаждений: то маникюр делают, то тайский массаж, то шампанским поят. Но главное, конечно, секс. В картине «сады Черномора» Людмила вынуждена наблюдать за чужим развратом, поставленным весьма смачно, а к ней в постель лезет мускулистый «качок», исполняющий лезгинку (именно в этом месте из зала раздались крики «позор»).

По слухам, именно из-за этого эпизода Елена Образцова (Наина) отказалась от участия в спектакле. В первом составе колдунью пела Елена Заремба, но тут случилась беда: в первом действии Финн – случайно – слишком сильно толкнул противницу, она упала, а в антракте из-за кулис донеслась весть: певица сломала руку. Были приняты неотложные меры, и Заремба мужественно довела спектакль до конца, пряча травму под роскошной шубой. Но как театр будет выходить из положения? Ведь играть «Руслана» должны аж до 10-го, а единственная Наина больна.

Тем временем Руслан был отправлен в компьютерный квест. Сперва он попал в какой-то мрачный амбар, где нанятые Наиной актеры изображали жертв войны. Там, оправившись от шока, герой нашел меч и стал размахивать им, что в сочетании с его курткой и джинсами, вызывало ассоциации с ролевыми играми. Говорящая Голова вещала с киноэкрана, победа витязя выразилась в помехах изображения. Потом Руслан, морально и физически разбитый, вместе с Ратмиром оказывался в некоем доме, где полно девиц.

Тут, как и в садах Черномора, у Глинки большая балетная сцена. Но Черняков от танцев отказался, отдав сцену актерам цирка и мимансу. И такое впечатление, что на репетициях он говорил участницам, мол, «девочки, придумайте что-нибудь сами». Телодвижения «развлекательниц» внешне разнообразны: и пляшут, и акробатику демонстрируют, и фокусы показывают, и на роликах катаются. Но смотреть этот хаос отчего-то скучно. Далее следует счастливый финал, в котором Финн будит Людмилу ото сна с помощью инъекции – она ошалело вскрикивает, а из публики летит возмущенный вопль: «Что, передозировка?»

Скандал на премьере – старая добрая театральная традиция.
Это в принципе неплохо: значит, спектакль возбудил общественный интерес. Но то в Европе. А у нас не умеют отделять искусство от жизни. У нас, коли народ не получил удовольствия, непременно нужно кого-то наказать. И теперь одни будут громко кричать о «покушении на святыни», другие – требовать отлучения от Большого театра и санкций в отношении негодяя, разрушающего массовые (еще с детства) представления о сказке. А третьи – недоумевать,

почему талантливый режиссер сделал холодноватый спектакль, в котором концепция победила музыку, а глинковская задушевность пала жертвой последовательного постмодернизма.
Правда, орешек Чернякову попался твердый. Наряду с восторгами и похвалами Глинке («русское бельканто», мелодизм с привкусом романса и народных песен, и прочее) есть мнение, что ставить громадную пятиактную махину совсем не просто. Никому. Потому как драматургии в ней нет, конструкция действия рыхлая, музыки слишком много, а стихи в либретто просто ужасные. А современным режиссерам тяжело особенно: они не могут отдаться простодушной стихии музыки. Ведь композитор отринул лукавую пушкинскую иронию, пронизывающую «Руслана и Людмилу». И сочинил простую волшебную оперу, в которой искрится красивейшая музыка, но полутонов почти нет – добро так добро, зло так зло.

Это музыкальное и словесное простодушие Чернякова решительно не устроило. Ну что режиссеру с ним делать? Ведь интеллектуалы засмеют, если поставить историю просто так, как сказку с хеппи-эндом. Нет, широкая публика, любящая оперный «реализм», конечно, обрадуется, но как режиссеру потом на себя в зеркало без стыда смотреть? И Черняков придумал концепцию «страшной сказки», о которой еще на пресс-конференции предупреждали: детей до шестнадцати в театр лучше не брать. Хорошая концепция. Интересная. Извилистая. Только прямолинейный Глинка, кажется, остался бы ею недоволен.

Читать полностью: http://www.gazeta.ru/culture/2011/11/03/a_3822498.shtml