Бестичка

Йожику, который оказался слабаком и не смог пережить, что этот   рассказ > теперь есть. ПОВТОРНО!

«Еще одно, последнее сказанье, и летопись окончена моя».
Леонид Полуэктович послюнил карандаш и поставил жирную точку, раздумывая, надо ли указать, что это копипаст или можно поставить собственную фамилию. Фамилия его была Ёжиков, за что еще в детстве он получил кличку Ёжик, а мама ласково, с эстонским акцентом называла его йОжик, с характерным ударением на О.
Где-то глубоко в душе он все еще считал себя горячим эстонским парнем, каким был лет 20 назад. Но ему больше нравилось, когда его величали Леонидом. Ну что ж, так мы и будем называть нашего героя.
Тем временем, не успел Леонид порадоваться завершению очередной эпопеи, как раздался звонок в дверь. «Комнаты пыток на них нет» проворчал Леонид, «Все ходют и ходют, не дают старику, мне, покоя». И пошаркал к входной двери.
«А, Ирочка, не ожидал-с, но рад, рад». Гостья впорхнула в скромную обитель Леонида, как глоток свежего воздуха в склеп на Новоорлеанском кладбище.

А к чему мы упомянули Новоорлеанское кладбище, спросит взыскательный читатель?
Это была тема следующего трактата Леонида, которую он вынашивал уже не первый день и к которой жаждал приступить немедленно, но приход Ирины, которую в академических кругах прозвали Молод за попытку с помощью прически из двух хвостиков выглядеть на 10 лет моложе своих лет, помешал осуществлению его планов.
«Ах, Леонид Полуэктович» щебетала Ирина, снимая берет и галоши, «Еле доехала до вас, как вы далеко забрались, однако, а говорили в центре Питера живете». Леонид крякнул с досады на такую непосредственность, но воздержался от комментариев. Вместо этого, он сделал широкий жест, указывая на маленькую кухоньку: «Сюда, сюда, моя хорошая, проходите, садитесь в уголочке. Может вам того-с?»

Ирина вздрогнула: «Чего-с?» «Хе-хе, чаю, чего ж еще, а вы что подумали? Не побрезгуйте, у меня чаек особый, ромашковый, мама прислала из Таллинна, сама нарвала. Хороший город Таллинн, столько клумб с ромашками, знаете ли. Вы извините, что в кухне вас принимаю, но, видите ли в чем дело, единственную комнату сдал квартиранту. Такой мальчик хороший, из Владивостока к нам сюда приехал, учиться хочет. И я верю, у него получится, такой усидчивый, целыми днями сидит, пишет, прям как я».

«А что пишет-то?» поинтересовалась Ирина из вежливости.
«А, письма какие-то, в само ФэСэБэ» Леонид поднял вверх указательный палец, посмотрел на него в задумчивости и поч*окал губами.
«Вы знаете, я ожидал другого мальчика, из Екатеринбурга. Уж так ожидал, так ожидал, но... не приехал, да-с, не уважил старика. Но ничего, этот тоже неплох, когда не поет».

Не успел Леонид произнести последнюю фразу, как из комнаты вдруг донеслось надрывное: «Вставай, проклятьем заклейменный!» И тут же стихло. «Нехорошая квартира» подумала Ирина, помешивая нечто, пахнущее ромашкой, в жестяной кружке. «Так чем обязан?» Леонид никак не отреагировал на вопль и уставился на Ирину в ожидании ответа.

Ирина смутилась. «Леонид, э-э Полуэктович, неужели вы забыли, что хотели дать рецензию на мою работу?» «Какую еще работу? Здесь только мои». Леонид рукой показал на бесчисленные стопки бумаг, которые громоздились на столах и шкафах.
Ирина смутилась еще больше. «Ну как же? Я ж вам приносила работу, ну, такую, в зеленой папке...» «Кипит наш разум возмущенный!» внезапно раздалось из комнаты, и Ирина потеряла мысль. «Что у него кипит?» запинаясь, переспросила она. «Разум» спокойно ответил Леонид. «Разум у него кипит, что вас так удивило? У меня тоже бывает. Так о чем мы говорили?»
Ирина заглянула в кружку с бурдой. «Так и есть – забыл! Мою работу с рецензией ждут в австралийском отделении журнала «Geo», а он... забыл!»
Еще не полностью оценив масштаб катастрофы, она улыбнулась и мягко сказала: «Так вы так и не читали?»
«Читал?» Леонид пожевал губами и задумался на 5 минут... «Нет, не читал. Вы знаете, я ж чужого не читаю, только свое», он опять указал на многочисленные бумаги, коими была завалена вся кухня. «Но вы не расстраивайтесь. Я вам и без чтения могу сказать, что я думаю о вашей работе».

Ирина, наконец, оторвала взгляд от кружки, из которой так и не решилась отпить, и выжидающе посмотрела на Леонида. «Голубушка моя, вы не расстраивайтесь, но вот что я вам скажу. Вы – графоманка!» «Как?»
Ирине показалось, что она выкрикнула это слово, но оно почему-то прозвучало шепотом. «Так!» спокойно ответил Леонид. «Вы знаете значение слова «графоман», нет? Где-то у меня тут была тетрадка, в которой на 96 листах я дал определение этого слова, подождите, сейчас я вспомню, где она у меня лежит...».

«Не надо! Я знаю, что такое графоман. Но как вы это определили не читая???» Сказать, что Ирина была потрясена – это не сказать ничего! Она была поражена, уничтожена! «Вот так, съездила, называется, еще раз на халяву в Австралию... А ведь я так и не посетила знаменитую Сиднейскую Оперу, эх!»

За всеми этими грустными мыслями она пропустила длинный монолог Леонида и была выведена из ступора очередным воплем из комнаты: «Это есть наш последний и решительный бой!»
Ирина очнулась. «Точно! Последний и решительный!» и взяла себя в руки. «Леонид Полуэктович слишком строг, я сейчас заберу у него мою работу и отнесу Марии Грейкиной. Она прочтет, она любит читать мои работы. И рецензию даст самую что ни на есть положительную и... здравствуй, Австралия, здравствуй Сиднейская Опера, здравствуйте коалы, кенгуру, аборигены австралийские, коих, говорят, осталось 2%, успеть бы на них посмотреть, пока не вымерли... здравствуй мир, здравствуй май, здравствуй радость и...»

На этой бодрой песенке Ирина окончательно воспряла духом и даже смогла улыбнуться. И увидеть зеленую папку, которой в нее тыкал Леонид, произнося очередное обвинение. «Спасибо вам Леонид Полуэктович!» Она схватила папку и прижала ее к груди. «Э-э, за что?»
Леонид не сразу осознал, что его прервали. «Спасибо! Вы открыли мне глаза! Я только сейчас поняла, что Мария Грейкина – это мой самый лучший друг! Я прямо сейчас к ней и побегу!» Она вскочила и поспешила в прихожую надевать галоши.
Леонид вышел за ней и молча наблюдал, как она ищет на полках свой берет. И уже стоя на пороге, собираясь сказать «До свидания!», Ирина в последний раз услышала трубный глас из комнаты: «Отречемся от старого ми-и-ра, отряхнем его прах с наших ног!»
Она покивала в такт бравурной мелодии, инстинктивно потрясла ногой и побежала вниз по лестнице, прижимая к сердцу папку со своей работой, а в мозгу почему-то билось: «Вихри враждебные веют над нами...».
Выбежав на освещенную солнцем улицу, Ирина зажмурилась от яркого света, который после мрачной квартиры Леонида показался ей просто ослепительным, подумала: «Скоро осень» и сама себе рассмеялась. Прохожий, сутулый, ничем ни примечательный мужчина, шедший ей навстречу, испуганно шарахнулся от нее в сторону, а она зашагала по улице, так и не узнав, что только что прошла мимо Дитриха.