Илья Семенович Кацман  торопился домой. Все в этот вечер складывалось  не так:  подчиненные были на редкость тупы и нерасторопны,   межбанк  опять находился в глубоком цейтноте, а денег  было необходимо перехватить  хотя бы  на неделю; любовница   требовала   новую машину,  новенький  «Пежо» ее уже категорически не устраивал по статусу. 
Уже  затемно позвонила  жена, плачущим голосом объявив о  том, что  перепадом  напряжения   закоротило  пробки, и она  сидит  одна в   темной и холодной квартире с неработающим телевизором, обогревателем и телефоном. 
Добил  личный  шофер,  сообщивший  печально, что на перекрестке  в него врезалась маршрутка.  Он  жив, но находится в травмопункте, после долгого и нудного разбирательства с  ГАИ.  Диспетчеры  таксослужб как договорились – нет машин.  Стоять  на проезжей  части  с  воздетой к небесам  дланью, как  обесфакеленная  (факеленная – не в бровь, а в  фак)   статуя Свободы,  желания не  было.
Оставался   последний и нежеланный вариант – метро и наземный транспорт.
Остановка  метро  была практически под боком, и с глубоким вздохом  банкир  направился  к  куполу,  мерцавшему бледным грибом   под сумеречным осенним  небом.  Тонкие  лайковые  ботинки  не грели ноги совершенно,  заморосил  дождь,   люди, снующие  мимо, раздражали  сразу все  органы чувств… Скорее  бы  юркнуть в квартиру,  свою крепость, закрыться  от окружающей среды  на замки и плотные  шторы,   завеситься  музыкой  Вивальди. Отвратительный  мир.
В  метро   Илья Семенович не был очень  давно,  долго примеривался, как пройти через турникет, используя   проездной  талон с магнитной полосой. Люди  напирали сзади и сбоку, толкали  свертками и острыми локтями, наступали на ноги, обдавали волнами  неприятных запахов.  Илья Семенович сдавленно зашипел сквозь зубы,  когда  какая-то энергичная тетка – полметра ростом в прыжке - с пакетом  рыбы  под мышкой  мазнула   селедочным  хвостом  по его  элегантному шерстяному пальто  за  десять штук  евро и выругался:  шармута! 
-  От мутанта  слышу, - огрызнулась тетка и  осталась  стоять за спиной,  перетаптываясь и  издавая  разнообразные   звуки.
Мраморное нутро подземелья   захлестывало  волнами   людей, перекатывающихся   и сталкивающихся  в  давке.  Кацман пытался двигаться  слаженно  с   общей  протоплазменной  массой,  но был отторгаем  ей, словно  чужеродное тело.
Ботинки  потеряли  свой  гордый блеск,   рукав нестерпимо  вонял  рыбой,  сердце   негодующе бухало  под ребрами -  куда прем, стадо?    Электрички, как  железные  божества, требующие жертв, пожирали   и выплевывали человеческую шелуху;  уносились  в   темные  жерла туннелей,   хлопком  прокалывая  воздушную мембрану  -  границу между  миром  людей и  миром  подземелья.
Илья Семенович  отошел в сторонку,  дожидаясь, пока схлынет  людское море, сел на  монументальную скамейку  и задумался.  Приятных мыслей  в сознании не  было. Он по привычке  размышлял  сразу  несколькими параллельными потоками, но  ни  на  одном  из направлении  просвета не  наблюдалось.  Странно  вели  себя  инвесторы,   жена  снова  сменила  молодого  любовника,  основные  акционеры  требовали   проверок  по   расчету  дивидендов. А  выживать, меж тем, становилось  все труднее,  требовались  звериный  нюх и чутье, чтобы  держаться  наверху,  в пене   на  гребне  волны.  Не успеваешь адаптироваться – погибай на рифах, тебя пожрет  холодный равнодушный  океан, которому  нет   дела  ни до чего, кроме собственных  семьи, денег, бизнеса…
Мигнули  лампы  освещения,  волосы лизнуло   потоком  холодного  воздуха. Илья  Семенович  недоуменно  поднял голову и обмер:    зал  подземки  был пуст и  тих.   На  электронном  табло   мигали и  переливались красные  цифры – 00:00.
Кацман глянул  на   свой  хронометр -  23:59.  Он заволновался -  как  же так, он не мог просидеть  здесь в  забытьи  более  трех часов?  Да и в  полночь  метро   не должно быть абсолютно безлюдным.
Портфель?!  Илья Семенович   вскочил   с  деревянных полированных  досок, как ужаленный.  Под лавкой  кто-то  ворочался и бубнил на разные голоса,  хрипло и  уныло
Край портфеля – благородная итальянская кожа,  серебряные уголки и замок -  торчал   лакированным ухом  из под скамьи. Почему-то страшась  заглянуть  в темный угол,  Илья Семенович торопливо дернул   вещь к себе,   портфель, как  живой зверек, хрюкнул и  выскользнул из рук,  в тень под мраморной  колонной.
- Жулик, отдай  ему  цацки, -  от хриплого  голоса, прозвучавшего  за  спиной, Кацман  подпрыгнул на месте.  Портфель  вылетел из-под  лавки  и больно ударил по щиколотке.
Скамья  задрожала и стала   переламываться  в спине, как  сонный потягивающийся зверь,    Со  смачным звуком  в  пол ударилась  мощная  волосатая  лапа,   что-то живое  басисто рявкнуло, треснули металлические креплении, выдираемые из пола,  скамейка  буквально взорвалась на  мелкие фрагменты, выпуская на свободу  нечто  мохнатое и  чертовски подвижное..  Илья Семенович  согнулся, обнимая   свой  обретенный портфель и  закрывая  им  лицо.
- Сидеть! - прикрикнул на животное, раздолбавшее   скамью,  обладатель  хриплого  баса,  невнятного возраста  коренастенький пузан,  вынырнувший  из-за спины  замешкавшегося Кацмана..   Зверь –   мохнатый  ком  цвета  жидкого асфальта,  шестилапый и подвижный как ртуть,  послушно  обернулся  возле ног  толстяка, уронив  лобастую башку  на обломок скамьи и вывалив язык,   красный  и длинный.. 
Илья Семенович  покосился невольно  вниз -  капли слюны из пасти  животного с шипением  разъедали    плиту под ногами.
-   Ну   дык  со встречей, -  подмигивая  остекленевшему  мужику,   ухмыльнулся   пузан.   - Побегали мы за тобой, однако, - добавил он,  снимая  с косматой  башки  головной  убор -  жуткую фетровую зеленую шляпу  с пятнами то ли птичьего дерьма, то ли  плесени…
Илья Семенович   осторожно оглянулся, пытаясь найти пути к отступлению, сделал  шажок  назад, к стене.  Зверь  дернулся и зашипел,   шмякнув  перед  ногами  Ильи Семеновича    пружинистый  хвост, зашипованный  на конце.
- Эээ, а  бегать  не надо,  дорогой… Набегался, чай, за триста-то лет, - ласково  сказал  пузан, доставая   из кармана  необъятной  жилетки – пуговицы и кармашки – здоровенный  талмуд, страниц этак на  тысячу
-  Алариэль,  Витуэльд,  Кромвель, Матильда Огрюэ, ну  это  из другой оперы,  Остопирхоз, черт побери, сбился, - бормотал   карлик,  водя заскорузлым пальцам  по   ветхим страницам  книги,  отзывающимися   тихим пением  под  нажимом   длинного заостренного  ногтя.  - Ах да,    Илариэль-Симеон-Танарис-младший, в  людском  просторечии  Илья Семенович Кацман,   не так ли?
- Я не понимаю,  о чем вы говорите -  холодно  ответил  банкир,  покрепче  прижимая к себе   драгоценный портфель и отступая  к  разбитой  стене.
- Он не  понимает,  Одеон   его разрази! - вскипел   пузан, потрясая  воздетым  над головой  талмудом  и топая  гневно ногами. -  Шесть тысяч  триста восемнадцать золотых монет,  отданные  на   шестьсот   лет беспроцентно -  этого  было мало тебе,  отродье   ветви  Танарис?!  Где  мой   Денежный Горшок,  спрашиваю я тебя,   остроухий  вор   чужих  раритетов?!
Илья Семенович  покрывался  хладным потом,  вертел   головой и молчал.
- А вот  мы тебя   сейчас  на   ленточки нарежем,  беспамятного  нашего  Илариэля-прохиндея, -   сладко улыбаясь, пообещал  пузан,  пряча  талмуд в необъятный карман и вытаскивая  оттуда  стальное яйцо, с щелчком открывшееся  на его ладони и ощетинившееся    лезвиями-иглами.  Зверь  потянулся  у  ног, распахнув  пасть  размером  с  походный холодильник.   С удовольствием  продемонстрировав   ряд острейших белоснежных зубов, монстр с  игрушечной кличкой  Жулик  захлопнул   пасть с зловещим  чавком.
-  Поговорим,  лепрекон, -  наконец  разлепил рот  Илья Семенович, упорно  величаемый   Илариэлем-младшим.
- Вспомнил, значит,   - осклабившись,   пузан    щелкнул  в воздухе пальцами свободной от оружия руки, сотворив  полированную серебряную пластину  зеркала.
- Узнаешь? -   из   зеркала  на   банкира   глянула не его собственная холеная, вполне обычная физиономия,  а бледное,   породистое  лицо с вытянутыми к  вискам   прозрачными,  светлыми в  белесость, глазами  и   волосами   ниже плеч… Щеку уродовал  извилистый   шрам, нанесенный, судя по всему, давным-давно.
- Узнаю,  -   Илариэль нервно  дернул  длинным заостренным ухом,    закрывая ладонью  пластину. – Как   Зеркало  работает здесь, в мире людей?
-  На границе стоим, милок, - с удовольствием кхекнул  лепрекон. – Пришлось  заманить  тебя  поближе,  а то ведь не достать. Думаешь, спрятался  за личины,  закрылся за   титановыми дверями,   золотыми   стенами,   железными занавесами, не найти, не  прижать? 
-  Я  оплачу свой долг, - угрюмо отозвался   беглый эльф. – Дай срок.
- А сроки все вышли, - веселился   пузан, поглаживая за ухом  ручную химеру. – Потерял  ты   все свое волшебство, растратил  в этом  дрянном   дешевом мире. Куешь  деньги, значит?  Был ростовщиком в  древнем  Китае,   там я тебя почти достал, да  нюх ты тогда еще не потерял… Улизнул  в   Сирию, потом  в Индию.  Ну  как   оно, с людьми,  воздух и солнце  делить?    Не  давит нигде, не жмет в аристократических плечах?  Не   травмирует  твое  изысканное   обоняние людской смрад?
Лепрекон  издевался,     зверь   облизывал  сахарные клыки    красным  острым языком, взирая  на  Илариэля, как  на  мозговую косточку и  щелкая   хвостом-хлыстом.
-  Деньги  я тебе  отдам, - угрюмо  произнес   эльф.   -  А  Горшок….  Нету  его у меня.  Еще в  1512 году   обменял  на  Плащ  Невидимости,  Плащ – на Рог Изобилия, Рог Изобилия – на перстень царицы   Савской, который  требовала у меня  королева датская, после    смерти  мужа ее,  короля датского, умерщвленного  мной  по  недомыслию…
- Так-так,   остановись, лукавый! -  воздел   когтистые ручки   лепрекон, ошеломленно  пытаясь уловить  пути  хитроумных  купеческих  негоций   Илариэля. 
Покачал  сокрушенно головой:  - Отец  твой, светлый  Илария,  в  могиле  переворачивается,  сгорая  от стыда за отпрыска…
- А ты меня не  чести, -  окрысился   эльф, не  хуже  химеры, -   много  ты знаешь  о  жизни среди людей?  Которые   признают только  силу и власть,  и ничего более?  Которые   растворяются во времени, как  морская  пена  на  рассветном  песке, и им на это плевать, словно  впереди  отдельной особи вечность?
-  Я не вижу связи между  украденным  тобой Денежным горшком  и   жизнью среди ненавистных тебе людей, - кротко  сказал   карлик,   катая  железное  яйцо с иглами  по ладони.
- Деньги – это цемент для  любой власти. И   покой, - вздохнул Илариэль. – А Горшок  наполнен  золотом всегда.
- Так  где же он,  мой  дорогой?  -  осведомился лепрекон,  подкинув  яйцо, которое  в полете трансформировалось  в   хищно изогнутое сверкающее   лекало  с  множеством  лезвий.
Время  замедлилось  и  расплылось, словно  медовый сироп,  над полом  закружились золотые и голубые искры, источником  которых служил  кожаный  портфель банкира,  с грязного  пола   взметнуло   ледяным ветром,  толкнуло в грудь   гнома  и зверя.   Пространство   треснуло,  как  ветхая  ткань,    показав   в прорехе    жерло тоннеля метро,  редких людей, ждущих   поезда, потом схлопнулось,  скрыв  в   серебряном  воздушной  омуте   высокую тонкую фигуру  эльфа
Химера, почуявшая неладное,   вскочила  на   мощные лапы, выметнув крылья,   хлестнув  хвостом  по тому месту, где только  что стоял  беглый  ренегат  Илариэль,   председатель  Совета Директоров мощнейшего в стране  банка – розничные и потребительские услуги,  транспорт и  нефть,  строительство  и   военная промышленность.
Обескураженная  химера, виновато  оглядываясь на  лепрекона, лизала  заднюю лапу, делая вид,  что  ничего не произошло.
Лепрекон, аккуратно  сщелкнув  оружие  в яйцо,   усмехнулся:  -  Снова в бега, мальчик  мой? Ну-ну…  Бегай, пока молодой… И, деловито уже, кому-то  в трубку  мобильного телефона,  по-военному четко::
- Достал я его все-таки…  Отвлек  игрушкой  и просканировал  досуха.  Пароли и коды сигнализации,    номера счетов  в банках,   активы, ценные  бумаги…  Наворовал  братец  за столетия изрядно, пусть начнет  все  заново.  Да   и   банк  этот  давно  пора   на свалку истории отправить.  А  интуицию он совсем потерял, обретаясь в этом  душном мирке,  даже  не  узнал  меня  в  своем шофере….  Что?  - и  заржал  так, что  химера    с испугу ударилась  о  разбитую колонну   боком:  -  Да,  испорчены  мы тоже людской цивилизацией, и  деньгами в частности.   Денежный   Горшок?   Давно  у владельца.   Такие  вещи хозяев не меняют, тебе  бы давно пора  это  знать…
Свистнув  ручному чудовищу,   лепрекон  стряхнул с  себя   вымороченный  облик  кудлатого  грязного  старикашки, превратившись   в точную  копию   Илариэля – только  без уродливого шрама  на щеке.   Небрежно оседлал  зверя, перекинув  длинную изящную ногу  в  модельной обуви, сшитой  на  заказ,    химера  рванулась   в подземный коридор  и пропала из виду.