По мотивам.

***

Помер в деревне мужик один. Ну помер и помер, все там будем, да ведь он уже и совсем старый был, Николай. Жена его уже лет двадцать, как на тот свет отправилась, так его двое сыновей в последний путь провожали, да кое-кто из соседей. Зимой хоронили, пришлось на кладбище костры жечь, чтобы землю хоть маленько оттаять, а то могилу не выкопать: такая земля студёная. Но справились с Божьей помощью, ничего, хотя и намаялись сильно хоронивши.
Пришли в дом, стали поминки справлять: всё по людски, как положено. Напоминали Николая прям до мычания, но и то сказать: отец ведь помер, не собака, так что можно, ничего страшного. Не стыдно. Младший брат, Павел, бобылём был, так его в отцовой избе оставили ночевать, ведь там уже натоплено, а идти ему не к кому. Всё равно на другой день поминки продолжать. А соседи и старшой, Михаил, с жёнами по домам разбрелись.
Приходят на следующий день, глядь: а Павлуша-то уже и не дышит! Рвотой пьяный захлебнулся, ну что за беда. Ведь неплохой мужик был, а что пил, так что с того? Кто сейчас не пьёт? Все.
Здорово стало обидно старшему брату за младшего, за такую его паскудную смерть. Думал Михаил: "Вот пошто батя так хорошо умер, во сне? А Пашка такую мерзкую кончину принял?" Долго сидел, вспоминал брата, а потом отца, как отец бил их с братом, и как они от него по всей деревне пацанами прятались. Вспоминал и мать, которую отец наверняка до смерти довёл: ударил как-то пьяный со всей силы ногой в живот, да видать, не рассчитал. Мать полежала, поохала три дня, а на четвёртый всхлипнула, вытянулась и испустила дух. Кому какое дело до глупой деревенской бабы? Доктор тогда из города приехал, только глянул и сказал: "Перитонит. Хороните."
Правда, папаша с тех пор поутих маленько, чувствовал всё же свою вину за смерть жены. Бить он их с Пашкой не перестал, конечно, но бил гораздо реже и пить стал меньше. Уже хорошо. Выросли братья, в армии отслужили, с разницей в два года, потом женились. Жёны попались не стервовые, не то, чтобы совсем, но нормально, жить можно. Батя на женитьбу братьям выделил каждому долю на своё хозяйство, хоть за это ему спасибо.
Вот только Павлухина жонка как-то приболела. Живот заболел, но она терпела, не барыня чай какая. Терпела, терпела, пока стало совсем невмоготу. Положил её Павлуха на телегу, повёз в областной центр, но оказалось поздно. Лопнул уже аппендицит. Вышел врач и сказал: "Перитонит". А Паша стоял и ушам не верил. Поначалу. Потом поверил. Догадался, что это судьба наказала его за то, что он на отца-убийцу не донёс.
Вот с тех пор и начал попивать Пашка, но работал хорошо, надолго в запой не уходил, пьяный не дрался, потому к нему хорошо народ относился. Михаил иногда заходил к нему по-братски, они напивались вместе и винились друг другу в материнской смерти, плакали, потом Михаил возвращался к жене и детям, а вот Паша-то оставался опять один.
И вот теперь Пашка помер, а что за жизнь у него была? - думал Михаил. Не жизнь, а словно тяжёлый сон, и вспомнить-то нечего, кроме горя и тяжёлой работы.
...Потом по накатанной опять завертелась похоронная карусель: приехали ненадолго участковый с врачом, выписали бумажки; деревенские старухи младшего брата обмыли, и опять поминки. Народ на поминках пил против обычного мало - помнили о том, как помер Пашка.
На другой день пристала жена к Мишке: съезди, да съезди к моей мамане, отвези, да отвези ей свининки: Мишка не жмотился и на поминки зарезал свинью, мяса осталось много. Мишка представил, как ему в братовом доме придётся разбирать его вещи и сразу согласился к тёще поехать с гостинцем.
Тёща была сильно старая, больная, жила за десять километров, обратно Мишка возвращался уже затемно. Дорога шла через поле, хотя какая это дорога? Так, санный след, да и то, если снегом не заметёт. Вдруг у перелеска лошадь громко захрипела и встала, как вкопанная. "Волки", - подумал Мишка, скоро обернулся за ружьём и... замер.
Позади в телеге сидели его родственники, которых он совсем на днях хоронил: отец с братом. Лица их были почти такие же, как при жизни, только ввалились щёки и глаз не было, лишь по маленькому чёрному туману клубилось в глазницах. Брат сидел, печально склонив голову, а отец, как показалось Мишке, торжествующе оборотил на него свои страшные очи. Хотя уже стемнело, но от снега и луны было светло, и всё хорошо было видно.
- До дома... довезёшь? - вдруг насмешливо проскрипел отец своими чёрными, мёртвыми губами.
Эти слова, сказанные чужим, незнакомым голосом Мишку словно разбудили. Он соскочил с телеги и не чуя ног побежал в сторону деревни. Бежал, бежал, подгоняемый невыносимым ужасом, пока не стукнулся головой о двери закрытой маленькой часовни, которую построили недавно всем миром. Ударился, и упал в беспамятстве. Хорошо, мимо шли загулявшие девки, нашли его, а то бы так и замёрз.
Но его спасение было всего лишь отсрочкой, ведь есть в деревнях поверье: если не прошло сорок дней со смерти одного покойника и умер другой, то жди третьего, да Мишка и без поверья знал, что не просто так приходили отец с братом. Все дела уладил, наказал жене, как детей наделять, когда совсем вырастут, снял все деньги со сберкнижки, лёг и помер. Жена на похоронах убивалась сильно: очень она своего Мишеньку любила.